Будущее.
Слово то какое, не смею иронизировать про то что будет. А может уже не будет и все изменения решены без нашего вмешательство. Так это или не так, я вам расскажу. Статья будет длиннейшая, так что терпение.
Будущее, о чем это я?
В 1989 году Билл Маккиббен опубликовал призыв к борьбе за будущее. Его книга «Конец природы» будет способствовать природоохранным действиям, попыткам смягчить последствия изменения климата и многому другому.
За этим последовали подобные книги, такие как «Необитаемая Земля» Дэвида Уоллеса-Уэллса. Эти книги были важными и полезными, но в одном важном отношении они были неправильными.
Все это не означает конец природы.
Будущее, наш конец гораздо ближе, чем конец природы.
Все худшие события, которые мы можем себе представить на Земле — ядерная война, изменение климата, массовое загрязнение окружающей среды, потеря среды обитания и все остальное.
И все это могут повлиять на многоклеточные виды, такие как мы, но вряд ли приведут к исчезновению большинства основных линий на эволюционном древе.
Большая часть биологического мира на самом деле предпочитает условия, которые более экстремальны, чем те, которые мы предпочитаем, или даже те, которые мы можем терпеть.
Природа – существование жизни на Земле, разнообразие древних линий и способность жизни продолжать развиваться – никуда не денется в ближайшее время.
То есть не в ближайшие несколько сотен миллионов лет!
Под угрозой находятся формы жизни, с которыми мы больше всего связаны и которые наиболее важны для нашего собственного выживания — виды, которые мы любим, и виды, которые нам нужны.
Будущее, ужас одного вида идеал другого вида.
Когда примерно 17 миллионов лет назад возникла наша собственная семья на древе жизни, гоминиды, средние условия были относительно враждебными для многих линий, но не для наших собственных предков.
И к тому времени, когда около 1,9 миллиона лет назад появился Homo erectus, концентрации кислорода и углекислого газа были примерно такими же, как и температура, — во всяком случае, было немного прохладнее.
Не случайно мы сейчас воспринимаем эти условия как относительно приятные.
Большинство особенностей нашего тела, связанных с нашей способностью противостоять жаре, нашей способностью потеть и даже деталями нашего дыхания, эволюционировали в этот период.
Другими словами, наша линия точно адаптирована к условиям последних 1,9 миллиона лет, условиям, которые были редкими почти за всю историю Земли.
Наши тела эволюционировали, чтобы использовать преимущества относительно необычного набора условий, которые мы считаем нормальными.
Легко принять эти условия как должное, но правда в том, что чем больше мы нагреваем Землю, тем меньше наши тела приспособлены к окружающему миру.
Чем больше мы изменяем мир, тем больше мы увеличиваем разрыв между условиями, необходимыми нам для процветания, и миром, в котором мы живем.
С другой стороны, виды, которые выживают, находя небольшие очаги гостеприимных условий, имеют потенциал для выживания — и даже процветать — поскольку мы делаем Землю теплее.
Будущее, линии.
Многие древние линии жизни предпочитали условия, которые, с нашей точки зрения, кажутся безжизненными.
Микробы живут при чрезвычайно высоком давлении в вулканических жерлах на дне океана и собирают энергию из горячих выхлопов ядра.
Они жили там миллиарды лет. Один из этих древних микробов, Pyrolobus fumarri, является наиболее теплоустойчивым видом на Земле.
Он может выдерживать температуру до 113°C. Такие глубоководные микробы умирают, если их вынести на поверхность, неспособные справиться с нашим давлением, солнечным светом, кислородом и холодом.
Виды, которые выживают, находя небольшие очаги гостеприимных условий, имеют потенциал выжить — и даже процветать — по мере того, как мы делаем Землю теплее.
В других местах бактерии живут внутри кристаллов соли, в облаках или на глубине мили под землей, разрастаясь на нефти. Вид бактерий Deinococcus radiodurans живет в условиях радиации, при том достаточно интенсивной.
Атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки во время Второй мировой войны, содержали около тысячи значений радиации. Тысяча рад. убивает людей.
Deinococcus radiodurans выдерживает почти два миллиона рад. Почти все (а возможно, и все) крайности, которые мы порождаем на Земле, соответствуют, по крайней мере, некоторому набору условий прошлого и некоторому набору видов, способных к процветанию.
Любой ужас будущего для некоторых видов является описанием идеальных условий, особенно если этот ужас будущего соответствует какому-то периоду в далеком прошлом.
Будущее, виды.
Однако мы очень мало знаем о большинстве видов, которые будут процветать в этих новых или старых условиях.
Экологи слишком сосредоточены на таких видах, как мы: крупнотелых, большеглазых млекопитающих и птицах, многие из которых находятся под серьезной угрозой из-за изменений, которые мы вызываем.
Экологи любят изучать тропические леса, древние луга и острова. Они ненавидят работать на токсичных свалках и ядерных объектах — и кто может их винить?
Между тем, самые экстремальные пустыни на Земле одновременно отдалены и негостеприимны, это скорее места, куда человека ссылают, чем те места, куда стекаются поток довольных людей.
Их тоже редко изучают. В результате нам не хватает знаний об экологии некоторых из наиболее быстро растущих экосистем, которые представляют собой крайности будущего.
Будущее, после падения последней коровы.
В ближайшем будущем некоторые части Земли станут гораздо более привлекательными для экстремальных форм жизни, но гораздо менее пригодными для человека.
Мы можем найти способы пережить такие изменения, но не навсегда. В конечном итоге все виды вымирают.
Эту реальность назвали первым законом палеонтологии. Средняя продолжительность жизни видов животных составляет около двух миллионов лет, по крайней мере, для таксономических групп, для которых это явление хорошо изучено.
Если рассматривать только наш вид, Homo sapiens, это означает, что у нас еще есть время. Homo sapiens появился примерно 300 000 лет назад, а значит, если мы продержимся среднее количество времени, наш путь все равно будет долгим.
С другой стороны, именно самые молодые виды склонны к фатальным ошибкам.
Единственные виды, которые имеют тенденцию выживать гораздо дольше, чем несколько миллионов лет, — это микробы, некоторые из которых могут впадать в длительный период покоя.
Недавно исследовательская группа в Японии собрала из глубин моря бактерии, возраст которых оценивается более чем в сто миллионов лет.
Команда дала бактериям кислород и еду, а затем наблюдала. Через несколько недель спящие бактерии, которые не дышали должным образом с момента появления млекопитающих, начали питаться и размножаться.
Будущее, после того, как мы уйдем.
И даже после того, как падет последняя корова — жизнь возродится из того, что останется. Виды, которые останутся, могут, как выразился Алан Вейсман в «Мире без нас», «вздохнуть с огромным биологическим облегчением».
Мир без нас (англ. The World Without Us), дарю, забираем.
Оставшаяся жизнь будет преобразована естественным отбором во множество новых и чудесных форм. На каком-то уровне детали этих форм непостижимы, но мы знаем, что они по-прежнему подчиняются законам жизни.
Знакомые темы могут повторяться после массовых вымираний, пересматриваясь в ходе эволюции, как один джазовый музыкант может повторять рифф другого джазового музыканта.
Если мы рассмотрим последние полмиллиарда лет эволюции, один из самых ясных выводов заключается в том, что то, что происходит после массового вымирания, не обязательно совпадает с тем, что было раньше.
За трилобитами не последовали новые трилобиты, а на смену крупнейшим травоядным динозаврам не пришли более огромные динозавры или даже травоядные млекопитающие такого же размера (корова — это не бронтозавр).
Детали прошлого не обязательно предсказывают детали будущего (или наоборот). Вариант этого утверждения был назван пятым законом палеонтологии.
Но знакомые темы могут повторяться после массовых вымираний, пересматриваясь в ходе эволюции, как один джазовый музыкант может повторять рифф другого джазового музыканта.
Будущее, биология.
Эволюционные биологи называют такие темы конвергентными. Это случаи, когда две линии, разделенные пространством, историей или временем, развивают сходные черты в схожих условиях.
Иногда конвергентные темы тонкие и своеобразные. Рога носорога напоминают рога трицератопса.
В других случаях они более очевидны и основаны на том факте, что часто существует относительно мало способов вести определенный образ жизни.
У обитающих в пустыне ящериц развились кружевные пальцы на ногах, с помощью которых им легче много раз бегать по песку.
Древние морские хищники имели форму акул. Современные морские хищники, включая акул, а также дельфинов и тунца, имеют почти идентичную форму.
У них также, как правило, схожие способы передвижения (акулы, и тунец двигают только последнюю треть своего тела, чтобы плавать).
Будущее, крысы размером со слона.
Мой неофициальный опрос моих читателей (стань подписчиком) показывает, что они согласны с тем, что то, как будет происходить эволюция новых видов в наше отсутствие.
И это зависит от того, сколько всего из мира сего будет потеряно.
В целом, однако, они также согласились бы с тем, что жизнь имеет тенденцию становиться более разнообразной, разнообразной и сложной с течением времени, и это мнение также иногда считается законом палеонтологии.
Таким образом, если в линии остался вид и он выживет, он станет более чем одним видом. Если представители основных групп млекопитающих все еще существуют, они могут эволюционировать заново так же, как они развивались в прошлом.
Если останется полдюжины видов диких кошек, каждый из них может, в зависимости от своего местоположения и деталей, эволюционировать в дюжину различных новых видов кошек, больших или меньших.
То же и с волком: от одного вида волка или лисицы появилось много новых видов. Некоторые виды могут быть удивительно похожи на те, с которыми мы знакомы сегодня.
Будущее, непредсказуемое и отличаемое.
Подписчики моего скромного сайта, которых я опросил, согласились с еще одной предсказуемой особенностью ре диверсификации любой группы млекопитающих.
В целом, когда условия холоднее, теплокровные животные имеют тенденцию увеличивать размеры тела. Животные с более крупным телом имеют пропорционально меньшую площадь поверхности, на которой теряется тепло.
Если люди вымрут в далеком будущем во время ледникового цикла, у особей с более крупным телом будет больше шансов выжить, и, следовательно, более крупные тела могут эволюционировать во многих линиях.
В состязании умной вороны и плодовитого голубя иногда побеждает голубь!
И наоборот, если мы исчезнем в более теплые времена, многие виды, особенно виды млекопитающих, могут иметь меньшие размеры тела.
Эволюция мелких млекопитающих хорошо документирована в последний период, когда на Земле было необычайно жарко.
Крошечные лошадки эволюционировали. У естественного отбора нет чувства прихоти — он не имеет никакого смысла — и все же реальность того, что когда-то существовали крошечные лошадки.
При том гордо гарцующие в древнем тепле, настолько причудлива, насколько я могу себе представить. Влияние жары на размер тела также можно увидеть в недавнем прошлом, рассматривая отдельные виды.
За последние 25 000 лет размер тела лесных крыс на юго-западе пустыни соответствовал изменениям климата. Когда было жарко, их тела сжимались. Когда стало прохладнее, они стали крупнее.
Если мы оставим после себя волну еще более экстремальных вымираний, естественный отбор может более активно заново изобрести мир, возясь с остатками и кусочками, имеющимися в его распоряжении.
Представив себе сценарий, при котором большинство видов млекопитающих вымерло, авторы книги «Земля после нас» Ян Заласевич и Ким Фридман предположили появление целого ряда новых видов млекопитающих, которые могут появиться.
Они начали с предположения, что организмы, которые, скорее всего, будут диверсифицироваться, будут теми, которые уже широко распространены, могут жить без людей и будут изолированы в наше отсутствие.
К вашему пониманию, это также будет означать отсутствие лодок, самолетов, автомобилей и других видов транспорта.
Они считали, что крысы соответствуют этим критериям — за крысами будущее. Некоторые виды и популяции крыс очень зависят от человека (и, следовательно, от нашего существования).
Однако существует множество видов крыс и даже некоторые популяции связанных с человеком видов крыс, которые не являются таковыми, и они могут затем породить будущую фауну млекопитающих.
Если да, то это возможно, писали Заласевич и Фридман:
Представьте себе, возможно, разнообразие грызунов, произошедших от наших современных крыс. …
Их потомки могут быть разной формы и размера: некоторые меньше землероек, другие — размером со слонов, бродя по лугам; но есть и быстрые, сильные и смертоносные, как леопарды.
Мы могли бы включить в их число — ради любопытства и чтобы оставить наши возможности открытыми — один или два вида крупных голых грызунов, живущих в пещерах, обрабатывающих камни в качестве примитивных инструментов и носящих шкуры других млекопитающих, которых они убили и съели.
В океанах мы могли бы увидеть грызунов, похожих на тюленей, и охотящихся на них более крупных и свирепых грызунов-убийц, гладких и обтекаемых, как сегодняшние дельфины и ихтиозавры прошлых лет.
Будущее, сценарии.
В дополнение к эволюционным сценариям, которые мы можем себе представить, будь то в свете конвергентных тенденций жизни или других процессов, возникает соблазн обдумать те, которые могут быть настолько разными, что их нельзя ожидать нигде в известной нам жизни.
Могли бы мы представить себе слонов, если бы их не существовало?
Или дятлы?
Их уникальный образ жизни и особенности (хобот и древоклювый клюв соответственно) эволюционировали только один раз.
Но я подозреваю, что мы недостаточно изобретательны, чтобы представить себе виды, которые могли бы быть благоприятствованы эволюцией и действительно отличались бы от тех, которые мы знаем.
Когда художники пытаются представить такие виды, они часто придают животным дополнительные головы (Алексис Рокман) или ноги (снова Рокман, но еще и Иероним Босх).
Или сочетают в себе черты разных организмов (саблезубы, оленьи рога, кроличьи уши и раздвоенные копыта). Результаты, как правило, кажутся либо слишком сложной мешаниной, чтобы быть жизнеспособными (множественные головы), либо слишком необычными, чтобы быть вероятными.
Однако, если быть честными, то же самое делают и некоторые виды, которые мы встречаем на Земле.
У утконоса, например, есть утиный клюв, перепончатые лапы, ядовитые шпоры и множество других странностей. Могли бы мы представить себе утконоса, если бы не знали о его существовании?
Будущее, размышляя.
Размышляя о необычных особенностях далекого будущего, принято задумываться о том, сможет ли какой-либо из этих видов, которые придут на смену нам, развить тот тип интеллекта, который мы считаем впечатляющим, то есть интеллект, подобный нашему собственному.
Тот, который ведет вид согревать свою планету в ущерб себе. Ха, ха!
Может ли будущее после нас быть за все более умными воронами или, скажем, дельфинами, строящими города? Однозначный ответ – возможно!
Биолог-эволюционист Джонатан Лосос считает, что, если пройдет достаточно времени, некоторые другие приматы смогут развить интеллект, подобный человеческому.
Может быть.
Но если мы истребим приматов, он будет менее уверен. И в любом случае тот вид интеллекта, который мы знаем на Земле, полезен только в определенных ситуациях.
Это полезно, когда условия из года в год неопределенны, но существует некоторый уровень неопределенности, за пределами которого большой мозг уже бесполезен.
Иногда условия могут быть настолько сложными, что выживают не умные виды, а удачливые и плодовитые. В состязании умной вороны и плодовитого голубя иногда побеждает голубь.
Будущее, искусственный интеллект.
Опять же, возможно, в будущем снова процветает другой вид изобретательского интеллекта. В ряде недавних книг с некоторой настойчивостью был пересмотрен вопрос о том, может ли некий искусственный интеллект, распределенный между различными машинами, захватить Землю.
Эти машины смогут обучаться и воспроизводиться где-нибудь в дикой природе. Им нужно будет найти энергию.
Им нужно будет иметь возможность ремонтировать себя. Я оставлю этим книгам возможность задуматься о том, возьмут ли на себя управление компьютеры — перемещающиеся, мыслящие, спаривающиеся, само поддерживающиеся компьютеры.
Между тем, интересно, что в некотором смысле нам легче утверждать, что мы можем изобрести другое существо, способное жить устойчиво, чем воображать, что мы можем сделать это сами.
Самый старый термитник вполне мог быть заселен дольше, чем самый старый человеческий город.
Будущее, есть и другой вид интеллекта.
И это распределенный интеллект, который встречается у медоносных пчел, термитов и особенно муравьев. Муравьи не обладают изобретательным интеллектом, по крайней мере, индивидуально. Вместо этого их интеллект проистекает из их способности применять правила о том, как действовать в новых обстоятельствах.
Эти фиксированные правила позволяют проявиться творчеству в форме коллективного поведения.
С этой точки зрения муравьи и другие сообщества насекомых были компьютерами до компьютеров. Их интеллект отличается от нашего. Они не осознают себя.
Они не предвидят будущее. Они не оплакивают потерю других видов или даже своих погибших. Тем не менее, они могут строить долговечные конструкции. Самый старый термитник вполне мог быть заселен дольше, чем самый старый человеческий город.
Социальные насекомые могут вести устойчивое сельское хозяйство.
Муравьи-листорезы выращивают грибы на свежих листьях, грибы, которыми они затем кормят своих детенышей. Термиты-листорезы делают то же самое с мертвыми листьями. Они могут построить мосты из своих тел. Это все, чем когда-нибудь могут стать самообучающиеся роботы, с дополнительными характеристиками.
Они живы, они уже существуют и уже влияют на значительную часть биомассы Земли, выращивая грибы, выпасая тлю, собирая добычу или перемещая почву.
Как не странно, даже производство антибиотиков.
Они управляют своими мирами тише, чем мы своим, и тем не менее, коллективно они все равно управляют ими. В наше отсутствие они будут процветать как правители, по крайней мере какое-то время, пока тоже не вымрут.
Будущее, и тишина.
После обществ насекомых мир, вероятно, будет микробным, каким он был в начале и, если быть честным, каким он был всегда.
Как выразился палеонтолог Стивен Джей Гулд в своей книге «Аншлаг», «наша планета всегда находилась в «эпохе бактерий», с тех пор, как первые окаменелости — конечно, бактерии — были погребены в скалах».
Как только муравьи исчезнут, наступит эпоха бактерий – или, в более общем плане, микробной жизни – по крайней мере до тех пор, пока условия в конечном итоге не станут, по любой из множества космических причин.
Тогда наступит тишина, планета, снова движимая только физикой и химией, планета, на которой больше не действуют бесчисленные правила жизни.
Удачи Друзья!